Как умирали генералы (часть 2)
ОТЕЦ И СЫН ВОЛКОНСКИЕ: С КОГО ПИСАЛ СВОЕГО ГЕРОЯ ЛЕВ ТОЛСТОЙ?
«Правителю наместничества Екатеринославского Каховскому от Потемкина, декабрь 1788 г.
…Наш урон простирается убитыми и ранеными до 2000. Генерал-майор Волконский и бригадир Горич пожертвовали тут жизнью. Вашему превосходительству предписываю – о принесении благодарственного Всевышнему молебствия».
…На совещании высших командиров перед штурмом Очакова Суворов поставил одну цель перед командующим третьей колонной генерал-майором Сергеем Волконским: захват ретраншементов – вспомогательных земляных укреплений турок перед стенами Очакова. И не более.
Под вечер 5 декабря князь Волконский в своей землянке собрал командиров и субалтерн-офицеров. Загодя растопили печурку. Рассевшись вокруг дощатого стола, офицеры слушали Волконского. Тот вкратце изложил задание Суворова третьей колонне: «От исходных позиций надлежит пробежать 150-200 сажень (320-400 метров) до первого вала и эскаладировать (овладеть) его около Бендерских ворот. Потом пройти двести сажень по ретраншементу с боем рукопашным, пересекая оный, пробиться к крепостным воротам. Хорошо бы, гоня неприятеля, на плечах его ворваться в ворота, ежели сдуру перед своими отворят».
Стемнело. В землянку потянуло холодом. Свеча, догорая, начала мерцать. «Дай Бог, чтобы завтра дело не дошло до резерва», – засыпая, подумал генерал: его сын командовал пехотой левого резерва.
Начало светать. В лагере Волконского ударили барабаны, заиграли рожки, послышалось бряцанье оружия и топот сапог. И сразу же все было перекрыто треском ружей и уханьем турецких орудий. Крики «ура» порой заглушались стонами и проклятиями раненых. Через четверть часа ретраншементы были взяты. А в сотне саженей егеря подполковника Маркова, подобно колосьям под серпом, ложились убитыми ряд за рядом. «Сам погибай, а товарища выручай». В прямом смысле эти слова Суворова коснулись Волконского, когда он бросился на выручку товарищу. Залп турецких стрелков превратил грудь князя в кровавое месиво.
Смерть Сергея Аврамовича потрясла всю Россию. Потомок древнего боярского рода, ведущего начало от князей Тарусских – внуков князя Михаила Черниговского, – был известен во всей империи. Доказательство тому – публикация в ежемесячном журнале «Иртыш» в январе 1790 года стихов на смерть Волконского из 28 строк:
«Что слышу? Какая весть!.. Какое злоключение,
Уж нет Волконского!.. Вкусил он долю слезну!
Россия! Чти его в число дражайших жертв!
Он в цену отдал жизнь, отечеству любезну;
Сражался, побеждал… И пал под лавром мертв!
И жизнь и смерть его едина честь венчала!..»
Князь Потемкин лично приказал похоронить Волконского в ограде Екатерининского собора. Тем самым открыв в Херсоне пантеон. Могилу Сергея Аврамовича по-военному лаконично украшает надпись: «Генерал-Майору Князю Волконскому, убитому при взятии Очакова 6 декабря 1788 г.» Сын Волконского, Николай Сергеевич, после штурма Очакова принимал участие в Отечественной войне 1812 года. Умер в 1821 году в своём родовом имении. Именно он стал прообразом старого князя Николая Андреевича Болконского в романе Льва Толстого «Война и мир».
ПОЛКОВНИК. НЕ ТОЛЬКО ПО ПОГОНАМ
Тогда ему исполнился 21 год, а он уже был полковником. Но не простым, а казачьим. Это обязывало его быть верным присяге вдвойне: никакого поражения и, упаси боже, плена. А жить ему хотелось, как хочется этого только в молодости. Но перст Смерти уже был направлен на его чело.
…Накануне штурма Очакова выпал снег. Наступила такая ранняя и суровая зима, что в народе особенно холодные зимы еще долго называли очаковскими. Чтобы скоротать длинные сумерки, Петр Мартынов, прихватив пару бутылок вина, отправился в кибитку знакомого офицера. Когда было выпито все вино, а свеча догорала, он обратился к товарищу с просьбой: «Если под Очаковом убитым быть, похорони меня. Не здесь, среди солдат, измученных поносом, а там – над Доном. Я живо представляю, как летом под песни жаворонков, под шорох волн лежать буду. Помнишь, как у Плутарха: “На дивном месте твой лежит могильный холм. Он будет путников приветствовать всегда”».
Открывая полог кибитки, Мартынов замешкался. «Если что со мной случится, пусть это будет написано на моей могиле», – сказал он, положив вчетверо сложенный лист поверх седла, лежащего у выхода.
А поутру, 6 декабря, случилось то, что он предчувствовал. Гремели барабаны, свистели рожки. Все это перекрывали уханье пушек и трескотня ружейной пальбы. Мартынов был на крепостной стене. Осталось спрыгнуть вниз. Но вдруг кто-то большой, в красной феске, вынырнул сбоку с занесенной кривой саблей. Ослепительные круги поплыли у полковника перед глазами… И наступила вечная темнота.
Похоронили отважного полковника к северу от колокольни Екатерининского собора. Воля погибшего была выполнена. На могильной плите высекли сочиненную им эпитафию. Вот некоторые строки из нее:
«… Я видел в жизни все, был генеральский сын,
Донским полковником Отечеству служил
Близ стен Очаковских врагов карал, губил.
Но злой агарянин в Очакове, в бою
Коварно изо рта похитил жизнь мою.
Лишь к Отечеству любовь осталася со мной
Остались сродники по мне отец и мать,
Которы будут ввек слёз токи проливать».
Эпитафия герою заканчивается словами: «Сей войска Донского Генерал-Майора и Кавалера Дмитрия Мартынова сын Полковник Петр Мартынов убит 1788 г. Декабря 6 дня от рождения имел 21 год».
ЧЕРКЕС – НЕ ВСЕГДА АБРЕК
По плану взятия Очакова, главный удар должна была произвести шестая колонна под командованием бригадира (промежуточное звание между полковником и генерал-майором) Ивана Петровича Горича-Большого (возможно, он же Горич-Бенесевский). По национальности – черкес. Свою фамилию, связанную с происхождением, – от слова «горец» – получил при усыновлении. Его младший брат стал Горичем-Меньшим. Свой послужной список Горич-Большой вел с 1768 года.
Среди всех штурмующих колонн только колонна Ивана Петровича была оснащена легкой подвижной артиллерией. Накануне штурма крепости (5 декабря) установили орудия на минимальное расстояние от стен строения. Двадцать пушек беспрерывно вели огонь по одной цели – воротам, стоящим у лимана, не давая возможности туркам вести восстановительные работы. Сквозь пробитую ими брешь на рассвете 6 декабря должны были ворваться в крепость штурмующие полки.
Едва забрезжил рассвет, Горич дал команду – «Вперёд!» С обнаженной шпагой он первым ринулся к валу. И тут же за ним по промерзлой земле ринулась тысячная колонна солдат. Бригадир первым взлетел на вал и уже начал «крестить» клинком турок, как вдруг в его сторону раздался залп турецких ружей… Горича-Большого внесли в кибитку и положили на постель. На белом сукне мундира, немного выше сердца, чернело круглое отверстие с широко увлажнёнными кровью краями. Рана была сквозная: на спине сукно намокло от воротника до поясницы, возможно, туда хлынула вся кровь. Восковое лицо черкеса было красивое и умиротворенное.
Адъютант, сопровождавший тело Ивана Петровича в Кинбурн, вспомнил стихи, которые тот читал ещё неделю назад: «Скользим мы бездны на краю, В которую стремглав свалимся.
Приемлем с жизнью смерть свою, На то, чтоб умереть, родимся…» «Может, это были и его стихи», – подумал адъютант, кутаясь в епанчу от пронизывающего восточного ветра.
На могиле погребенного высечена надпись: «Бригадир Иван Петрович Горич-Большой при взятии города Очакова штурме убит 1788 года Декабря 6 дня».
Храброму черкесу в 1904 году благодарные очаковцы установили памятник, а его именем названа одна из улиц этого города.